Неточные совпадения
Слесаря,
немца,
богатого… веди!
— Вот тут, через три дома, — хлопотал он, — дом Козеля,
немца,
богатого… Он теперь, верно, пьяный, домой пробирался. Я его знаю… Он пьяница… Там у него семейство, жена, дети, дочь одна есть. Пока еще в больницу тащить, а тут, верно, в доме же доктор есть! Я заплачу, заплачу!.. Все-таки уход будет свой, помогут сейчас, а то он умрет до больницы-то…
Село принадлежало
богатому помещику, который никогда не показывался в свое имение: им заведовал управляющий из
немцев.
А в сыне ей мерещился идеал барина, хотя выскочки, из черного тела, от отца бюргера, но все-таки сына русской дворянки, все-таки беленького, прекрасно сложенного мальчика, с такими маленькими руками и ногами, с чистым лицом, с ясным, бойким взглядом, такого, на каких она нагляделась в русском
богатом доме, и тоже за границею, конечно, не у
немцев.
Она жила гувернанткой в
богатом доме и имела случай быть за границей, проехала всю Германию и смешала всех
немцев в одну толпу курящих коротенькие трубки и поплевывающих сквозь зубы приказчиков, мастеровых, купцов, прямых, как палка, офицеров с солдатскими и чиновников с будничными лицами, способных только на черную работу, на труженическое добывание денег, на пошлый порядок, скучную правильность жизни и педантическое отправление обязанностей: всех этих бюргеров, с угловатыми манерами, с большими грубыми руками, с мещанской свежестью в лице и с грубой речью.
— Что же это будет? — удивлялись недавние запольские
богачи. — Что же нам-то останется? Все
немцы забирают.
Хоть бы
богатый был, а то шантрапа
немец.
Когда речь дошла до хозяина, то мать вмешалась в наш разговор и сказала, что он человек добрый, недальний, необразованный и в то же время самый тщеславный, что он, увидев в Москве и Петербурге, как живут роскошно и пышно знатные
богачи, захотел и сам так же жить, а как устроить ничего не умел, то и нанял себе разных мастеров,
немцев и французов, но, увидя, что дело не ладится, приискал какого-то промотавшегося господина, чуть ли не князя, для того чтобы он завел в его Никольском все на барскую ногу; что Дурасов очень богат и не щадит денег на свои затеи; что несколько раз в год он дает такие праздники, на которые съезжается к нему вся губерния.
— Товарищи! Говорят, на земле разные народы живут — евреи и
немцы, англичане и татары. А я — в это не верю! Есть только два народа, два племени непримиримых —
богатые и бедные! Люди разно одеваются и разно говорят, а поглядите, как
богатые французы,
немцы, англичане обращаются с рабочим народом, так и увидите, что все они для рабочего — тоже башибузуки, кость им в горло!
Плачет; говорит, один
немец, Шульц, дальний их родственник, часовщик,
богатый и уж пожилой, изъявил желание на ней жениться, — «чтоб, говорит, и меня осчастливить, и самому на старости без жены не остаться; да и любит он меня, говорит, и давно уж намерение это держал, да все молчал, собирался.
— Дешевле. Раньше Россия
богаче была, а теперь — ограбили её разные чужие нам люди — жиды, поляки,
немцы…
Человек, в котором исключительно преобладает то, что он француз, англичанин,
немец или русский, исключительно преобладает дворянин или буржуа, профессор или чиновник, совсем не есть
богатый человек и не есть конкретный человек по преимуществу.
О Меррекюле говорят, будто тут «чопорно»; но это, может быть, так было прежде, когда в русском обществе преобладала какая ни есть родовая знать. Тогда тут живали летом
богатые люди из «знати», и они «тонировали». А теперь тут живут генералы и «крупные приказные» да немножко
немцев и англичан, и тон Меррекюля стал мешаный и мутный.
Узнав об этом, царь, как повествует Карамзин, «изъявил не жалость, но гнев и злобу: послав с
богатою вкладою тело Малюты в монастырь святого Иосифа Волоцкого, он сжег на костре всех пленников, шведов и
немцев, — жертвоприношение, достойное мертвеца, который жил душегубством».
Есть такой
немец, Куглер, написал
богатую книгу… просто библия для всех, кто изучает красоту…
Как только датский корабль миновал брант-вахты Гелсин-Норд и Гелсин-Бор, Баранщикова и с ним одного шведа и пятерых
немцев датчане сейчас же расковали и велели всем им «одеть матросское платье», и «приставили их к матросскому делу», которое они и исполняли в продолжение пяти месяцев, до прибытия в июне 1781 г. в Америку, на
богатый остров св. Фомы.